Питер Пауль Рубенс, 1631

«История искусства не знает ни единого примера столь универсального таланта, такого мощного влияния, такого непререкаемого, абсолютного авторитета, такого творческого триумфа» — такими словами биограф Рубенса XIX века Макс Руузес подвел итог жизни художника.

У него была необычная, поразительная карьера, которая, кроме всего прочего, объяснялась тем, что у окружающих никогда, на любом этапе его творчества, не складывалось впечатления, что Рубенс достиг финального рубежа. Он по-прежнему экспериментировал, по-прежнему что-то изобретал, будучи уже на пороге смерти. Он начинал как фламандский романтик под руководством Отто ван Веена; во время пребывания в Италии он воспринял множество художественных влияний, как античных, так и современных, он привез с собой в Нидерланды свою, построенную на силе воображения интерпретацию нового стиля, получившего название барокко, который он помогал разрабатывать. Его искусство композиции, испытавшее на себе сильное влияние Рафаэля, венецианцев, бурной изобретательности Джулио Романо, декоративной классической манеры Карраччи, как и реализма Караваджо, было отлично сбалансировано, отличалось своей энергичностью, мощью и силой, его краски всегда выделялись богатым разнообразием, необычайной бархатистостью. Но его великое творение «Снятие с креста», которое он создал для Антверпенского собора в возрасте 37 лет, продемонстрировало его растущее умение распоряжаться красками, его более тонкую чувствительность к свету, которая постепенно превратилась в главную черту его живописи.

Рубенсу нравилась слава, но она его не развращала. На позднем этапе своей жизни он многое получал для себя не только от наблюдений за природой, но и от творчества других художников, даже таких, которые были младше его. Выполняя громадное количество заказов, с которыми не справился бы художник меньшего масштаба, он все еще находил время для изучения особенностей пейзажной живописи, делая это исключительно для собственного удовольствия, учился передавать своей кистью бесконечную игру света, красок и форм в полях и лесах Фландрии. Его поразительные достижения, его художественное дарование такого размаха и такого своеобразия не могли не оказывать своего влияния на многие последующие поколения. В равной мере он не был застрахован от неприятия. За три века, прошедшие после его смерти, Рубенса не только восхваляли, но и подвергали жестокой критике. Но его личность нельзя было проигнорировать.

Главные нападки на него начались во Франции, поколение спустя после его смерти. Злобные критики хулили его за буйное влияние и калейдоскопическое мелькание красок; они отдавали свое предпочтение твердым очертаниям и четкому геометрическому стилю, который ассоциировался в их умах с творчеством Никола Пуссена. Другие французские критики встали на защиту Рубенса. Так началась ссора между «рубенсистами» и «пуссенис-тами» и продолжается до сих пор. Суть их аргументов лежит в соперничающих друг с другом требованиях, предъявляемых к линии и цвету. «Пуссенисты» больше всего ценят линию, рисунок, как абсолютную ценность искусства, отображающего реальность. «Цвет, — утверждают они, — не имеет никакого значения, так как он целиком зависит от света, поэтому он является случайным, меняющимся, так сказать, не истинным». Как раз случайность и видоизменяемость света больше всего и привлекали Рубенса, как и множество других художников позже. «Рубенсисты» хотели рисовать то, что они видят, а «пуссенисты» ратовали за совершенный идеал формы. Этот спор объяснялся в основном различием темперамента и художественного влияния, и следы его можно обнаружить и в наше время. Так, импрессионистов можно отнести к «рубенсистам», а некоторых из наших более строгих художников — абстракционистов — к «пуссенистам».

Нa протяжении многих лет репутация Рубенса страдала от различных вариантов главной темы этого спора. Им повсюду восхищались, когда в искусстве доминировал романтизм, и нещадно хулили, когда в моду вошел классицизм. Его творчество возносили до небес большую часть XIX века, но его работы утратили свою популярность после первой мировой войны. По мере того как интеллектуальный климат становился холоднее, а прежняя вера в прогресс порождала сомнения и беспокойство в наших сложных, находящихся под угрозой, обществах, акцент Рубенса на материальной красоте и его неиссякаемая уверенность в будущем утрачивали свою первоначальную привлекательность. Его духовное прорицательство тоже не воспринималось теми, кто не разделял его возвышенной веры. С другой стороны, картины Рубенса оказывали сильнейшее влияние на самых разнообразных художников. Антуан Ватто, который родился 44 года спустя после смерти Рубенса, страстно любил его творчество и в конце жизни с большим удовлетворением писал о подаренном ему небольшом подлиннике Рубенса: «С того момента, как он оказался у меня в руках, я не знал ни минуты покоя, а мои глаза постоянно возвращались к мольберту, где я установил его, словно в святилище для поколения». В конце XVIII века английский живописец сэр Джошуа Рейнольде во время своего путешествия по Нидерландам, где он посещал церкви и картинные галереи, заполнил всю свою записную книжку комментариями о творчестве Рубенса. Он сожалел о том, что у Рубенса не было той элегантности и изысканности, которые высоко ценились в XVIII веке, но он был просто поражен, восхищен его техникой. «Он владел настоящим искусством имитации. Он видел природу глазами художника; он сразу замечал отличительные черты каждого увиденного предмета. Стоило ему только его увидеть, как он тут же переносил его изображение на полотно с поразительной легкостью... Рубенс, вероятно, — величайший мастер механической части искусства, самый лучший ремесленник, умеющий отлично управляться со своими инструментами, в его случае, с карандашом. Такое умение, которым Рубенс владел в самой высокой степени, позволяло ему представлять на холсте то, что он понимал гораздо лучше, чем другие художники. Его животные, особенно львы и лошади, настолько восхитительны, что их, по существу, как следует не мог изобразить ни один другой художник, кроме его самого... Отличие Рубенса от любого другого художника, жившего до него, сильнее всего чувствуется в цвете. Эффект, производимый на зрителя его картинами, вполне можно сравнить с охапками цветов... в то же время ему удалось избежать эффекта вызывающе-ярких тонов, чего вполне резонно можно ожидать от такого буйства красок... И в заключение: рискну сказать в отношении Рубенса то, что я уже говорил прежде в отношении голландской школы живописи, — те, кто не видят поразительных заслуг этого великого художника, либо обладают весьма узким представлением о разнообразии искусства или же руководствуются своим притворством, не желая по достоинству оценить ничего, что не исходит от итальянской школы».

Шестьдесят лет после Рейнольдса французский романтик Эжен Делакруа постоянно тянулся к творчеству Рубенса. В отличие от Рейнольдса, который считал Рубенса скупым в выражении своих эмоций, Делакруа с восхищением писал о тончайшем умении мастера передавать высочайший накал эмоций. Он был поражен до немоты техникой, которой владел Рубенс, «его буйством кисти», «силой, страстью, яркостью и великолепием» его концепций, которые он умел контролировать «неподражаемым стремительным размахом его мудрой, натренированной руки». Делакруа восторженно приветствовал Рубенса, называя его, обладавшего богатым воображением и даром повествования, «Гомером живописи».

Ренуар, который по мастерству изображения обнаженной женской натуры считается одним из немногих художников, способных сравниться с Рубенсом, также с восхищением изучал его технику. Он, горестно вздыхая, признавался, что Рубенс умел добиться своими легкими касаниями кисти такого замечательного эффекта, который ему удавался с помощью густого наложения красок.

Винсент Ван Гог выражал в отношении Рубенса особое мнение. Он считал религиозные картины художника излишне театральными, но восхищался его способностью выражать настроение с помощью красок, а также его чудесным умением быстро, уверенной рукой рисовать. Его трогали «пафос и интим» в рубенсовских портретах его жен, и он был просто поражен его ослепительным изображением белокурых женщин. «Только из-за Рубенса я теперь повсюду ищу модель», — писал он в 1885 году.

С конца 50-х годов XX века область живописи вновь оказалась благожелательной к Рубенсу, так как высокая оценка барочного искусства воспринималась все шире. Но Рубенс не только величайший художник стиля барокко на севере. В нем куда больше достоинств. Его творческий гений носит такой доступный для понимания характер, что способен говорить на разных языках с людьми самых разных возрастов. Творчество таких мастеров не только в живописи, но и в литературе, музыке привлекает по-прежнему множество поклонников из самых разных слоев общества. Видя в прошлом свое настоящее, каждое поколение инстинктивно обретает в таком искусстве те элементы, которые ему особенно близки.

Рубенс рисовал для того, чтобы доставлять удовольствие. С помощью своего искусства он старался отразить красоту окружающего мира, всего сотворенного на свете. Счастливый, глубоко верующий человек, уникально одаренный Провидением, он, кажется, призывает нас присоединиться к нему, вознести вместе с ним молитву благодарности за существующую в этом мире красоту — «За все дела рук Господа, благословляйте Его; восхваляйте Его, возвеличивайте вовек».

  Социальная реклама: » Препарат для биоревитализации Мезовартон P199 обладает омолаживающим эффектом на возрастной.