Петер Пауль Рубенс. Письма. Документы
I. Антверпен - Италия - Испания. 1589-1608
Рубенс - Аннибале Кьеппио
Вальядолид, 17 мая 1603 г. [итал.]
Славнейший Синьор.
Несправедливый рок слишком завидует моему благополучию и по своему обыкновению не перестает подмешивать горечь к моим Радостям, принося подчас вред, который человеку даже при величайшей заботливости невозможно предусмотреть. Так и теперь: Картины, тщательно уложенные и запакованные мною самим в присутствии Его Светлости, досмотренные в присутствии таможенников в Аликанте и найденные в прекрасном состоянии, были вынуты из ящиков в доме господина Аннибале Иберти в таком испорченном виде, что я почти отчаиваюсь их поправить. Повреждения касаются не поверхности живописи - это не плесень или пятно, которое можно снять, - но самих холстов; они были покрыты листами жести, завернуты в двойную провощенную ткань и уложены в деревянные сундуки, и, несмотря на это, холсты испорчены и разрушены двадцатипятидневным непрерывным ливнем - неслыханная в Испании вещь! Краски помутнели, они вздулись и отстали от холстов, так как долго впитывали воду; во многих местах остается только снять их ножом и затем снова наложить на холст. Таков причиненный вред (желал бы я, чтобы этого не случилось). Я нисколько не преувеличиваю, дабы затем хвалиться, что я все исправил, но, во всяком случае, я не премину этим заняться, раз Его Светлости было угодно сделать меня сторожем и перевозчиком чужих картин, которых я даже не коснулся кистью. Не обида заставляет меня говорить об этом, но то предложение, которое сделал мне господин Аннибале: он хочет, чтобы я написал здесь на скорую руку множество картин с помощью испанских художников. Такое желание я могу скорее исполнить, нежели одобрить, ибо нужно учесть краткость срока и значительность поправок, в которых нуждаются испорченные картины, не говоря уже о невероятной неумелости и лени местных живописцев и о том весьма важном обстоятельстве, что манера письма у этих людей совершенно отлична от моей (сохрани меня, Господи, походить на них в чем бы то ни было!). В общем, pergimus pugnantia secum comibus adversis componere [мы продолжаем соединять враждующие вещи, то есть бросаться из одной крайности в другую. - Лат.]. Кроме того, это дело не может быть сохранено в тайне вследствие нескромности тех же художников; они либо с презрением отнесутся к моей помощи и поправкам, либо присвоят себе этот труд, объявив его делом своих рук [Приписка на полях: Увидев, что картины делаются для Герцога Лермы, эти люди без труда догадаются, что картины предназначены для общественной галереи]. Меня это мало заботит, и я охотно уступил бы им всю славу, но непременно откроется, что работа сделана здесь (непростительный обман!), их ли руками, или моими, или же смешением разных манер (чего я никогда не допущу, так как всегда следую правилу не смешивать мою работу с работой другого художника, как бы велик он ни был). Я бы напрасно опозорил мое небезызвестное испанцам имя подобными ничтожными и недостойными меня работами. Между тем если бы господин Герцог соблаговолили дать мне такое поручение, я мог бы с большей честью для него и для себя гораздо лучше угодить Герцогу Лерме. Он разбирается в живописи, ибо имеет редкостное удовольствие и привычку ежедневно любоваться многочисленными и великолепными работами Тициана, Рафаэля и других; я был поражен их количеством и совершенством во Дворце Короля, в Эскориале и прочих местах, между тем как среди современных картин нет ни одной достойной внимания.
Я совершенно чистосердечно утверждаю, что при этом Дворе у меня нет иной цели, кроме службы Его Светлости, которому я посвятил себя в тот день, когда увидел его впервые. Пусть он приказывает, пусть он распоряжается мною в этом случае, как и во всех других, и да будет он уверен, что я ни в чем не преступлю границ, поставленных мне его приказаниями. Равным образом и господин Иберти имеет надо мной такую же власть (хотя и не прямую); я убежден, что он руководствуется наилучшими намерениями, не принимая моих советов, и буду ему повиноваться. Я сообщаю об этом не с целью осудить его, но чтобы показать, сколь мне будет неприятно, если меня узнают здесь иначе, чем по произведениям, достойным меня и моего Светлейшего Покровителя, который, если Ваша Милость ему об этом расскажет, несомненно благосклонно истолкует изложенные мною мысли.
Вашей Милости покорнейший слуга Пьетро Пауло Рубенс. Сегодня наш конюх Пауло умер, имея все необходимое для телесного удобства и душевного спасения. Его истощила долгая лихорадка.
Аннибале Иберти – Винченцо Гонзага
Вальядолид, 26 мая 1603 г. [итал.]
Светлейший Государь и досточтимый мой Покровитель.
На второй день Пасхи сюда прибыли повозки с поклажей, которую я велел поскорее распаковать, чтобы посмотреть, в каком состоянии находятся картины и каретка. Каретка в порядке, а также «Св. Иероним» Квентина и портрет Вашей Светлости, но остальные картины так сильно пострадали от непрерывного дождя, который лил на протяжении всего пути (хотя повозки были хорошо укрыты), что, кажется, они почти сгнили от сырости и едва ли не погибли безвозвратно. Тем не менее Фламандец постарается по возможности поправить их, пройдя по ним кистью, но, по его словам, потребуется больше месяца, чтобы довести это дело до конца, а относительно некоторых маленьких картин он думает, что уже ничем помочь нельзя. Я подумал, что эту неудачу можно было бы возместить наилучшим образом, если бы за месяц, остающийся до возвращения Его Величества, он сделал полдюжины лесных пейзажей, которые, как я писал Вашей Светлости, здесь очень любят помещать в галереях, но он говорит, что на это не хватит времени, если ему не поможет какой-нибудь здешний юноша. [...] Из-за поправки картин придется отложить работу над портретами дам, которые желает Иметь Ваша Светлость, а также возвращение Фламандца. [...]
« назад вперед »
|
