Щедрый дар Божий » Влияние Италии » Золотой фундамент » Король художников » Радость всем - горе одному » В поисках мира » Возрожденная молодость » Неиссякаемая мощь »

Питер Пауль Рубенс, 1638 1 2 3 4 5 6 7

Но когда Рубенс начал разрабатывать современную политическую тему, то он следовал обычной моде времени, прибегая к аллегориям. Приблизительно через два года после завершения картины «Избиение младенцев» он написал свое знаменитое полотно «Ужасы войны» для великого герцога Тосканского. В письме к придворному живописцу Юстусу Сустермансу он объяснил вкладываемый им в картину смысл: «Главная фигура - фигура Марса, который... который бросается вперед со своим щитом и окровавленным мечом, угрожая людям новой великой катастрофой. Он не обращает никакого внимания на свою любовницу Венеру, которая осыпает его ласками, обнимает, чтобы удержать его... Рядом находятся монстры, олицетворяющие Чуму и Голод, этих вечных спутников Войны... Вы увидите под ногами Марса книгу и рисунок на бумаге, - под этим я подразумеваю, что он презрительно попирает ногами искусства и сочинительство... Убитая горем женщина в черном с разорванной вуалью, лишенная всех своих драгоценных украшений, - олицетворение несчастной Европы, которой столько лет приходилось страдать от грабежей, насилия и нищеты». Это - динамичная, простая по замыслу композиция, однако отраженные на ней страдания и беды уступают по силе воздействия, по крайней мере, для современного восприятия, его «Избиению младенцев». На заднем плане мы видим группу людей вместе с матерью и ребенком, и это изображение отличается подлинностью на все столетия и не подвержено влиянию времени. Так могут выглядеть любые беженцы, оставшиеся без крова после любой бомбардировки, и мы в XX веке сотни раз видели такие скорбные материнские лица в киножурналах.
В 1636 году испанский король Филипп IV сделал Рубенсу заказ совершенно другого сорта; речь шла о грандиозном плане декоративных украшений «Торре де ла Парада», нового летнего королевского дворца и охотничьего домика неподалеку от Мадрида. Король изъявил желание получить серию картин, иллюстрирующих все фантастические и сказочные легенды античности, представленные в «Метаморфозах» Овидия. Кроме нескольких панелей с изображением охотничьих собак и дичи, все остальные эскизы предстояло сделать Рубенсу. Это было волнующее, требовавшее всепоглощающего внимания задание. Рубенсу приходилось довольно часто рисовать такие отдельные сцены, и, нужно сказать, ни один художник из его современников не обладал более обширными знаниями легенд древнего мира, не изучал столь досконально мраморные и гипсовые статуи, саркофаги, монеты, геммы и украшения. Теперь наконец у него появилась реальная перспектива создать целый мир, населенный богами, богинями, античными героями, титанами, нимфами и сатирами. Его мысли, вполне естественно, уносились в прошлое, к паллацо дель Те в Мантуе, где он в своей молодости изучал, восхищался декоративными шедеврами Джулио Романо и снимал с них копии. Там, на стенах и потолках дворца, оживали на картинах и в росписях античные легенды. Время от времени в работах Рубенса, выполняемых для испанского короля, то здесь, то там возникала удерживаемая в памяти фигура, а подчас и целая группа людей. Джулио написал магическую фигуру Венеры, стоящей у кромки моря и выжимающей свои длинные распущенные волосы. Когда Рубенс создавал набросок рождения Венеры для дворца испанского короля, он скопировал этот жест. Но у него Венера не стоит без движения на морском берегу, а легко выбегает из небольших волн. Создавалось впечатление, что богиня Джулио перешла на грациозный бег, напуганная звуками витой морской раковины, которую надувает морской бог, изображенный Рубенсом рядом с ней выходящим из морской пены. Из-за такого грандиозного заказа стареющий Рубенс, пользуясь своим огромным престижем в художественной коммуне Антверпена, был вынужден обратиться к ведущим художникам с просьбой оказать ему помощь и перенести его наброски и эскизы на большие картины. Эффективность такого метода оказалась настолько значительной, что уже через пятнадцать месяцев он упаковал свои 56 холстов и отправил их в Мадрид. Через год он отправил багажом вторую часть, а король требовал все больше и больше.
Хотя Рубенса в это время подводило здоровье, он все равно продолжал усидчиво работать, и его постоянно отличавшееся живостью и свежестью воображение не обнаруживало никаких следов затухания. Но приступы артрита, болезни, которую в то время называли подагрой, продолжали его изводить. С годами приступы учащались, и наконец, усугубляя его несчастье, болезнь поразила его правую руку. Иногда он даже не мог взять карандаш или кисть, а такое лишение терзало его куда сильнее любой физической боли. Осенью 1638 года он серьезно заболел. К декабрю его жизнь висела на волоске, и он даже причастился. Но вдруг наступило удивительное выздоровление, и на следующий год он мог трудиться с такой же напряженностью, как прежде. В мастерской его несколько раз посещал кардинал-инфант, чтобы посмотреть, как продвигается работа над королевским заказом, и хотя он очень мало понимал в живописи, он тем не менее старался, как мог, описать картины Рубенса в письмах к брату, испанскому королю. Он был под большим впечатлением от откровенной, радостной красоты «Парижского суда», хотя не знал, как ему относиться к изображениям обнаженных богинь в человеческий рост. Может, все же лучше прикрыть чем-нибудь их наготу? Рубенс давал ему понять, что уже поздно вносить какие-либо изменения, и картину отправили в Испанию, несмотря на дурные предчувствия Фердинанда, которые, правда, не разделял король. Рубенс все еще владел своим разнообразным искусством. Вероятно, в последний год жизни он написал еще один свой проект. Своей бескомпромиссностью картина оказывает сильное воздействие на зрителей. Художник показывает себя как уже старого человека, который выглядит явно старше своих шестидесяти лет. Его борода и усы заметно поредели, а его аккуратно забранные под широкополой шляпой густые волосы - скорее всего парик. У него отстраненное, уставшее от жизни лицо, но глаза, хотя и утратили прежнюю живость, все еще остры и видят все достаточно ясно. Ничто не может укрыться от его пронзительного взгляда. Его левая рука, мощная, приятных очертаний, покоится на эфесе шпаги, вероятно, подаренной ему Карлом I. Правая скрыта от взора плотной перчаткой: из-за распухших от артрита суставов она не являла собой достойного зрелища. Не была она теперь и его ловким, никогда не подводившим слугой. Однако ни на этом портрете, ни на одной из последних картин Рубенса увечье правой руки не отразилось на его мастерстве. Бывали дни, когда он не мог рисовать, но не было таких дней, когда он рисовал плохо.

  Социальная реклама: »