Петер Пауль Рубенс. Письма. Документы
IV. Дипломатическая деятельность. 1627-1630
Это письмо покрыто помарками и написано более небрежно, чем это приличествует. Вы извините меня, приняв во внимание мою болезнь. Моего маленького Альберта - это повторение меня самого - я прошу Вас допустить не только к Вашему очагу, но и в Ваш рабочий кабинет. Я люблю этого ребенка и поручаю его Вам как лучшему из моих друзей и верховному жрецу муз, надеясь, что Вы будете заботиться о нем при моей жизни и после моей смерти, так же как и Брант - мой зять и брат.
Об английских делах не известно ничего нового после рокового удара, который все сразу разбил. Однако как с той, так и с другой стороны стараются возобновить сношения, и есть больше оснований надеяться, чем бояться. Все это еще неопределенно, как всякое будущее, и я, опираясь на мой опыт в делах мира сего, говорю с уверенностью только о прошедшем. Еще раз прощайте. На добром фламандском языке желаю Вашей Милости, супруге Вашей и всей Вашей семье много счастья в Новом году.
Пейреск – Абрахаму де Фрису
Экс, 2 февраля 1629 г. [франц.]
Я получил наконец письмо господина Рубенса от 24 августа, оно должно было сопровождать его портрет, который затерялся в пути неведомо где.
[...] Он написал мне также 2 декабря из Мадрида и обещал весной по пути в Италию заехать сюда и провести у меня несколько дней. Я жду этого визита с большим нетерпением и не премину расположить его в пользу Вашего дела; надеюсь, он исполнит Ваше желание. Он пишет, что из любви ко мне предпочел господина Коссирса х всем другим, кто желал сопровождать его в путешествии, но беднягу, к его великому огорчению, не отпустили родители; господин Рубенс также весьма сожалел, что не смог исполнить свое намерение и взять его с собой. [...]
Лопе де Бега
На портрет Его Величества кисти Педро Пабло Рубенса, превосходнейшего живописца. Сельва
Прекрасная Природа -
Орудие власти Божьей -
Спала (если это вообще возможно)
Под сенью собственной фантазии.
Она устала живописать
Благородную картину на траве,
Хранящей следы кисти.
Краски были перемешаны,
Как бывает, когда среди сияний
На закате любуется собой небо -
Эта чистая завеса без искусства,
Украшенная топазами и гиацинтами,
Разнообразными и прекрасными.
Праздно отдыхали
Кисти, которые редко спят;
Они перестали дарить ветрам
Бродячие селения облаков
И двум обнявшимся элементам -
Сонмы цветов и рыб.
Видя краски на концах кистей,
Цветы заботливо очищали их.
Старались дотронуться до кистей
Окрашенные в пурпур гвоздики,
Золотые ноготки,
Атомы снега - жасмины,
Украшенные белой эмалью,
И недолговечная девственная краса садов -
Лилия, рожденная белой
И превращенная в хрусталь, роза - в кармин.
Тогда прославленный Фламандец
Зависть Италии и гордость своей родины -
Тогда новый Тициан
(Если не еще лучшая кисть и более искусная рука,
Поскольку он живет, и мы его видим;
Ведь гении, достигшие вершин в своей науке,
Не обладают вечной славой
И победной ветвью лавра без того,
Чтобы Зависть не взрастила
Вред, превозмогающий самую их жизнь),
Тогда Рубенс, при молчании живописцев,
Увенчанный цветами,
Которые лес, подобно ученику,
Создал, пока Природа отдыхала
(Хотя вечный Творец ее постоянно бдит), -
Рубенс похитил ее кисти. Правда,
Если бы он их попросил, она дала бы их,
Чтобы умножить его творческие силы.
Тем временем сообщницы-птицы
Прервали пение;
Ручьи же, орошавшие долину,
Пели и смеялись
Благородному похищению.
Только Зависть, превратившись
В ревнивого Сатира, старалась,
Чтобы вода, загрохотав в утесах,
И вегер, гнущий деревья,
Породили дикую гармонию,
Которая пробудила бы Природу,
И та вырвала бы добычу из рук художника.
« назад вперед »
|
