Петер Пауль Рубенс. Письма. Документы
V. Последнее десятилетие. 1630-1640
Теперь, слава Богу, я спокойно живу с моей женой и детьми (о чем господин Пикери, вероятно, рассказал Вашей Милости) и не стремлюсь ни к чему на свете, кроме мирной жизни. Я решил снова жениться, потому что не чувствовал себя созревшим для воздержания и безбрачия; впрочем, если справедливо ставить на первое место умерщвление плоти, fruimur licita voluptate cum gratiorum actione [мы с благодарностью пользуемся дозволенным наслаждением. - Лат.]. Я взял молодую жену, дочь честных горожан, хотя меня со всех сторон старались убедить сделать выбор при Дворе; но я испугался commune illud nobilitatis malum superbiam praesertim in Шо sexu [порока знати - гордыни, особенно свойственной этому полу. - Лат.]. Я хотел иметь жену, которая бы не краснела, видя, что я берусь за кисти, и, сказать по правде, было бы тяжко потерять драгоценное сокровище свободы в обмен на поцелуи старухи. Вот повесть моей жизни с тех пор, как прервалась наша переписка. Господин Пикери, видимо, говорил Вашей Милости, что у меня есть дети от второго брака; поэтому скажу только, что мой Альберт находится в Венеции и проведет целый год, путешествуя по Италии. На обратном пути он, Бог даст, заедет поцеловать руки Вашей Милости. Но об этом мы поговорим особо в свое время.
Сейчас я настолько занят приготовлениями к предстоящему в конце месяца торжественному въезду в город Кардинала-Инфанта, что мне некогда жить, не то что писать, и я краду несколько ночных часов у моего труда, чтобы нацарапать этот бессмысленный и беспорядочный ответ на изящнейшее и учтивейшее письмо Вашей Милости. Магистрат взвалил на мои плечи всю тяжесть подготовки этого празднества, которое, думается, понравилось бы Вам изобретательностью и разнообразием замыслов, новизной композиций и их удачной символикой. Быть может, Вы увидите их когда-нибудь изданными с восхитительными Надписями и Эпиграммами нашего друга Гевартса (который сердечно приветствует Вашу Милость). Все эти занятия заставляют меня просить снисхождения, потому что я действительно не в силах при таких обстоятельствах в полной мере исполнить свой долг по отношению к Вам и ответить на все вопросы, поставленные в Вашем письме.
Скажу только, что еще владею древней ложкой и ковшом, который так легок и удобен, что моя жена даже пользовалась им после родов, причем вещь ничуть не пострадала от употребления. Ложка точно такая, как на Вашем рисунке, но без золота, кроме заклепки, сделанной, видимо, целиком из золота, а не позолоченной. Признаюсь, что я ошибочно принимал за огонь то, что Вы называете шляпой Меркурия, а кошелек - за яблоко, которое бросают в него как жертвоприношение; но я так и не понял, что означает изображенный там круглый сетчатый предмет, хотя один умный человек и уверял меня, что это деньги, вырученные пастухом от продажи коз и кур, и что пастух кладет их на жезл Меркурия как знак своего ремесла; кошельки же древних были сетчатые, как, впрочем, и многие современные. Шнурочки по бокам стягивали, чтобы закрывать кошелек, а округлость предмета, по мнению моего собеседника, указывает на то, что кошелек полон. Подставка не занимает меня, потому что она сливается с травой или земляным холмиком, на котором сидит пастух; это трудно разобрать из-за грубости работы.
Ручка ковша исполнена гораздо тоньше, из чего я заключаю, что она была сделана в другое время. На ней изображена только маска вакханки, увитый листвой посох с тирсами, гирлянда плодов, прикрепленная к алтарю с плодами, свирель и коза, quae rodit vitem [которая гложет лозу. - Лат.]. По обеим сторонам тянется волюта, которая оканчивается удлиненной рыбьей головой с зубами, острыми, как у рыбы-пилы или у рыбы-меча. Что же касается гипсовых отпечатков, присланных мне Вашей Милостью, то я не могу сказать ничего положительного относительно фигуры, которая находится на земле рядом с женщиной и в которой мне не удается открыть человеческих очертаний; она, скорее, напоминает сфинкса или пантеру. Последнее наиболее вероятно, но я совсем в этом не уверен. Ответы на прочие вопросы и поручения Вашей Милости я принужден отложить до более благоприятного времени.
Я прилагаю к этому письму объяснение Преподобного отца Сильвестра ди Пьетра-Санта De Symbolis Heroicis [о символах героических. - Лат.] к таинственным часам (стеклянному шару), погруженным в графин с водой, как это явствует из гравированного изображения и из описания; думается, Вы найдете этот прибор достойным Архимеда или Архита и посмеетесь над перпетуум-мобиле Дреббела, которое он так и не смог заставить правильно двигаться. Опыт этот не вызывает никаких сомнений (тайна состоит в некой великой симпатии и магнетической силе), так как я говорил со сведущими людьми, которые видели прибор, свободно приводили его в действие и весьма восхищались им.
Во время моих путешествий я никогда не упускал случая рассматривать и изучать древности общественных и частных собраний и покупал редкости на наличные деньги; я также сохранил редчайшие резные камни и прекраснейшие медали из собрания, проданного мною Герцогу Букингаму, так что я все еще располагаю отличной коллекцией, но разговор о ней требует душевного спокойствия.
Тем временем я не могу удержаться, чтобы не напомнить Вам некоторые необычные и весьма тонкие способы взвешивания, о которых я, кажется, некогда Вам рассказывал; их применял в Испании во время моего первого путешествия в Мадрид, тридцать лет тому назад, дон Херонимо де Айанса, главный пробирщик Вест-Индских копей при Королевском Совете. Первый способ был возобновлением способа Архимеда, как я узнал впоследствии из трактата «De Subsidentibus Aquae» [«Об опускании воды». - Лат.]; этим способом Архимед определил различные металлы в короне Гиерона. У дона Херонимо были маленькие серебряные весы, которые, как я определил на глаз, имели размер и глубину трети полого шара. На их внешней поверхности были начерчены концентрические круги, означенные номерами посредством крошечных цифр, для которых едва находилось место между линий. Он подвешивал весы на трех или четырех нитях к подвижному куску железа, который мог подниматься и опускаться, будучи закреплен в развилке вертикально стоящей железной палки; он клал на весы какой-нибудь груз и опускал их насколько возможно в наполненный водой таз; когда весы переставали погружаться, он замечал круг, совпадавший с уровнем воды; и, исходя из этого, он умел необычайно точно вычислить вес, так что оставались лишь неуловимые отклонения.
« назад вперед »
|
