Петер Пауль Рубенс. Письма. Документы
V. Последнее десятилетие. 1630-1640
Другой способ взвешивания показался мне также весьма примечательным. Дон Айанса пользовался медной палкой, поставленной перпендикулярно на горизонтальную плоскость, состоявшую также из меди. На верхнем конце палки находилась столь тонкая стальная игла, что ее острие было почти невидимой точкой. Дон Херонимо брал маленькую серебряную чашу весов, которую он изготовлял свыше шести месяцев (как он сказал мне), стремясь к тому, чтобы края были везде совершенно одинаковой толщины: в этом заключался весь секрет. Середина была отмечена крошечной точкой на вогнутом дне этой чаши, так что, помещенная на острие иглы, она сохраняла равновесие. Этот прибор был столь чувствителен, что когда на одну из его сторон клали малейшую частицу человеческого волоса, эта сторона заметно опускалась. Дон Херонимо имел, кроме того, великое множество миниатюрных гирь, самые легкие из них были почти невидимы, а увеличение веса от одной к другой почти неуловимо, причем на всех стояли цифры. Он клал их на одну сторону чаши, а взвешиваемый предмет - на другую, и утверждал, что его весы - самые чувствительные и точные из всех, когда бы то ни было существовавших на свете. Я не знаю, могли ли древние достигать такой тонкости при взвешивании. На этом я кончаю докучать Вашей Милости и утруждать самого себя, поскольку время мое весьма ограниченно, и, миллион раз целуя руки Вашей Милости, остаюсь Вашим покорнейшим и преданнейшим слугой.
Едва я подумал, что кончил письмо, как вдруг припомнил, что у меня в Париже есть тяжба. Я вызвал в Парламентский суд одного гравера эстампов, немца по происхождению (но парижского горожанина), который, невзирая на то, что привилегия, данная мне Христианнейшим Королем, была возобновлена три года тому назад, принялся копировать мои эстампы, причиняя мне этим величайший ущерб. Сын мой Альберт добился того, что этот человек был осужден гражданским Наместником и приговор был оглашен, однако мой противник подал апелляцию в Парламент. Умоляю Вас помочь мне и препоручить мое правое дело заботам Председателя или советников из Ваших друзей. Быть может, Вам знаком докладчик, которого зовут господин Сонье, Советник Парламента во второй Палате прошений? Я надеюсь, что Ваша Милость окажет мне эту услугу, тем более что благодаря Вашему благосклонному заступничеству я некогда получил мою первую привилегию от Его Христианнейшего Величества. Признаюсь, я уязвлен и обеспокоен этим делом, так что здесь Ваша помощь гораздо ценнее для меня, нежели любое иное, более существенное одолжение. Но надо торопиться, ne veniat post bellum auxilium [чтобы помощь не пришла по окончании войны. - Лат.]. Простите меня за беспокойство и т.д.
Господин Рококе жив, здоров и от всего сердца приветствует Вашу Милость. У меня есть рисунок и слепок агатовой вазы -, которую Вы видели (я купил ее за две тысячи золотых экю), но я не знаю ее вместимости. Она была не больше обыкновенного стеклянного графина. Я вспоминаю, что мерил ее и что в нее вошла мера, которая называется на нашем языке довольно грубым словом Pot [горшок. - Флам.]. Эта драгоценность была отправлена в Ост-Индию на корабле, попавшем в руки голландцев, sed periit inter manos ra-pientum ni fallor [но погибла, попавши, если не ошибаюсь, в руки разбойников. - Лат.]. Я несколько раз справлялся о ней в Ост-Индской Компании в Амстердаме, но ничего не мог добиться. Iterum vale [еще раз - будьте здоровы. - Лат.].
Я жажду узнать, здоров ли любезнейший брат Вашей Милости, господин де Валаве, и прошу Вас приветствовать его от меня и сказать ему, что у него нет на свете слуги, который бы так, как я, лелеял воспоминание о его милостях и стремился снова служить ему. Адресуя Ваши письма мне, соблаговолите, пожалуйста, писать вместо «дворянину из свиты» и пр. - «Секретарю Тайного Совета Его Католического Величества». Я пишу об этом не из тщеславия, но чтобы обеспечить сохранность писем в тех случаях, когда Ваша Милость не сможет воспользоваться посредничеством моего зятя господина Пикери.
Пейреск – Жаку Дюпюи
Экс, 26 декабря 1634 г. [франц].
Мсье.
У меня так мало сил, что, исполняя свой долг по отношению к одному из моих корреспондентов, я вынужден отложить письма к другим. [...] На сей раз я оставил иные занятия ради господина Рубенса, перед которым я уже давно был в долгу. По-видимому, теперь основные поводы к вражде утратили силу, и я рискнул написать ему и попросить точных сведений о его ложке и других вещах. Он более, чем кто бы то ни было, способен сообщить такие сведения, так как он чрезвычайно умен и великий знаток древних произведений. [...] Таким образом, у меня почти не осталось времени, но я уверен, что Вы не будете на меня в обиде за мою краткость, а также за просьбу передать в почтовую контору Нидерландов пакет для господина Рубенса. Я адресовал конверт одному купцу, его родственнику, от которого я получил на днях письмо, и там было сказано, что господин Рубенс выражал сожаление по поводу перерыва в нашей переписке из-за политической непогоды. Там был также совет, каким путем я мог бы писать ему, между тем я уже давно искал такой путь. Вот я и написал, тем более что, по словам купца, господин Рубенс предается обычным своим трудам прилежней, чем когда-либо. А это означает, что он отошел от тех дел, которые отдалили нас от него во время прошлых бурь, так что в будущем вряд ли возникнет повод воздерживаться от переписки с ним. Этот купец - очень порядочный человек, он много лет жил у нас в Марселе, и он с удовольствием покроет своим именем переписку своего родственника.
Балтазар Морет – Марку Ван ден Теймпелю
Антверпен, 15 марта 1635 г. [лат.]
Ваше Преподобие.
Посылаю Вам изображение Св. Евхаристии, награвированное Христофором Йегером г и им же самим напечатанное. Он просит за рисунок и гравюру тридцать флоринов. Он предлагает, если Вам угодно, собственноручно напечатать и остальные оттиски, как он обычно делает, когда гравирует доски для господина Рубенса.
Приветствуйте от меня отца Хезия и передайте десять оттисков и счет гравера. Приветствую Вас, достопочтенный отче.
« назад вперед »
|
