Петер Пауль Рубенс. Письма. Документы
III. «Галерея Марии Медичи». Переписка с Пейреском, Валаве и Дюпюи. 1622-1626
Рубенс - Пейреску
Антверпен, 3 августа 1623 г. [итал.]
Славнейший и досточтимейший Синьор.
Ничто в жизни не восхищало меня так, как геммы, присланные Вашей Милостью. Они кажутся мне вещами драгоценными и превосходящими все мои желания; но я не хочу, приняв их в дар, лишить Вас таких дорогих вещей. Если бы я не боялся, что ко времени прибытия этого письма Вас уже не будет в Париже, я бы отправил их обратно с сегодняшней почтой, но, опасаясь, как бы они не затерялись в Ваше отсутствие в суматохе, когда чума обратила в бегство многих друзей, я решаюсь хранить их как драгоценнейший залог до первого путешествия в Париж, которое я с Божьей помощью совершу. Тогда у меня будет много случаев отдать их Вам лично (как я надеюсь) или переслать верным путем. Тем временем в конце сентября я пошлю Вам хороню исполненные оттиски с них, чтобы Вы могли пока ими пользоваться. Я тысячу раз благодарю Вас за Вашу щедрость, вернее - расточительность и могу только дивиться Вашему расположению ко мне, которое заставляет такого любителя древностей отказываться от столь редких вещей. Я очень рад, что Вы получили рисунок перпетуум-мобиле, сделанный точно и с искренним желанием сообщить Вашей Милости его тайну. Сверх того, когда Вы будете в Провансе и произведете испытание, я обязуюсь, в случае неудачи, разрешить все Ваши сомнения. Быть может, мне удастся уговорить моего кума (я не смею обещать это наверно) сделать весь прибор в ящике якобы для моего потайного кабинета. Если я добьюсь этого, то от всего сердца подарю его Вам. Если у Вас есть сношения с Марселем, у меня будет сколько угодно случаев безопасно доставить прибор в Прованс через посредство каких-нибудь купцов. О зеркальце я поговорю с тем же кумом, чтобы выяснить, не можем ли мы сделать его меньшим по размеру, но дающим большее увеличение, дабы его было легче переслать. Я столь многим обязан Вашей Милости, что хотел бы придумать хоть что-нибудь, что было бы в моих силах и доставило бы Вам удовольствие. Недостаток времени мешает мне отдельно поблагодарить Вас за все хлопоты перед господином де Ломени, господином аббатом и другими друзьями, а также за месть Шадюку и кинжальные раны, нанесенные его грубой и дикой душе. Поистине он заслужил эту муку в наказание за невежливость.
Возвращаясь к нашим геммам, скажу, что мне чрезвычайно нравится diva vulva (божественная вульва.- Лат.) с крыльями бабочки, но я не могу рассмотреть, что находится между алтарем и зевом этой опрокинутой вульвы; я, вероятно, лучше пойму, что это такое, когда у меня будет оттиск - сегодня я был так занят, что не успел сделать даже сургучный отпечаток. Я не могу себе представить, почему вульву сравнивают с улиткой, если не вследствие величины раковины - вместилища обширного и изменяющегося, смотря по своему содержимому, или еще вследствие того, что улитка - липкое и влажное существо. [...] Но я еще подумаю об этом на досуге. Я не сразу нашел надпись, которую мне так хотелось увидеть и которая весьма нравится мне: Divus magnus majorum pater (божественный великий отец предков.- Лат.]; она находится на оборотной стороне сердолика, и я довольно скоро и с истинной радостью разыскал ее. Я сожалею, что не могу понять значения букв или знаков G.G.G.S.V., находящихся на нижнем краю «Никомедовой Победы». Еще более я сожалею о том, что не могу долее беседовать с Вами: уже поздно, и несколько приятелей ждут меня с ужином.
По-видимому, Вы поручили господину Фрарену хранить шкатулку с Вашими медалями и ящик с мраморами, которые я весьма охотно подарил бы какому-нибудь другу. Когда мы вернемся, то с Божьей помощью решим, что с ними делать. Покамест я покорнейше препоручаю себя Вашему благорасположению и от всего сердца целую руки Вашей Милости и господину де Валаве и молю Господа Бога даровать Вам счастливое путешествие.
День кажется мне годом в ожидании того, чтобы Вы выехали из Парижа и оказались в безопасности, ибо лучшее средство от заразы - бегство.
Я не премину оказать господину аббату все услуги, причитающиеся ему по чину.
Мессалина мне нравится, но все же я боюсь, что она испорчена увеличением.
Вашей милости преданнейший слуга
Пьетро Паоло Рубенс.
Рубенс - Пейреску
Антверпен, 10 августа 1623 г. [итал.]
Славнейший и досточтимейший Синьор.
У меня сегодня столько дела, что я не могу надлежащим образом ответить на ваше любезнейшее письмо, sed sum ma sequar fastigia rerum [но прослежу лишь главнейшие вещи,- Лат.], остальное придется отложить до ближайшего почтового дня. Что касается гемм, то я по-прежнему бесконечно за них благодарен и намерен вернуть их Вам когда-нибудь, а покамест пошлю Вам оттиски. Я не могу вспомнить, чтобы когда-нибудь в жизни видел вещь, которая доставила бы мне большее удовольствие, чем эти геммы.
Декрет Инквизиции против севильских Василидиан будет нелегко достать, потому что, насколько я знаю, сейчас в Антверпене имеется всего лишь один экземпляр. Тем не менее будет сделано все возможное, чтобы его разыскать. Амстердамские Розенкрейцеры уже старая секта, и я припоминаю, что три года тому назад читал книжку, изданную их братством, в которой описывалась жизнь и таинственная славная смерть их основоположника; там были также все их статуты и правила. По-моему, это нечто вроде Алхимии, чьи приверженцы притворяются, будто обладают философским камнем, а на деле это чистейший обман.
« назад вперед »
|